Нэгэ үдэр
— Һы- лоо! Һэшэ гэнэб!
Үдын оролго нилээд үнгэржэ байна. Оёоргүй хүхэ тэнгэри нэгэхэншье үүлэгүй. Тэрэ үндэртэ, хяһада хэжэ сайшатарнь халаажархиһан таба сагаандал, наран халуун элшээрээ хамаг юумые хайран долёон ялбана. Халуунһаа, һоно батаганаанай дүүеэнһээ бэе дүйрэнэ. Сабшаһан үбһэнэй хангал үнэр хамар сорьён, тархи эрьюулнэ. Нэгэ бишыхашье һэбшээлээ һаа гэхэдэ – үгы. Ундан хүрэнэ, аман хатана. Ойро нааша абяагүй, гансал морин тармуурнуудаймнай шүдэнүүд яама, хонхосогуудта даржаганалдана. Хэдэгэнээндэ ядалдаһан мориднай шуухиран турьялдана.Мүн үхэр хараасгайнууд олон мянгаараа хөөрсэгэнэн, моридоймнай урдуур нарыемнай абажа, хажар нарин абяатайгаар агаар һэтэлэн, годли мэтээр, зураганалдана.
— Һэшэ гэнэ гүбии! Һы – лоо!
Бүтүүгэй горхоной баруун бэедэ. Тэмээн хадын арадахи голдо морин хажуурай үбһэ тармажа ябанабди. Дүрбэн зомди: Балжан-Гарма бидэ хоёр тармууршад, харин нүгөөдүүлнай, Ошор-Доржын эжы Дармын абгай хоёрнай тармаһан үбһыемнай бухалладаг.
Балжан-Гарма намһаа нэгэ наһаар дүү юм. Һургуулидашье намһаа нэгэ классаар доошоо һурадаг. Минии энэ зун зургаадахиие дүүргэхэдэ, тэрэ һаял табадахиие дүүргээ. Һанаандаа би яһала нэгэ наһаар ахаяашье, юу хээхэ үлүүшье мэдэдэгээ яһала мэдэрдэгби. Хаа яа энэ ахалигаа тэрээндэ харуулхашье гэжэ оролдодогби. Зүгөөр үнэн дээрээ болоходоо, Балжан-Гарма бидэ хоёр тон лэ үүри үетэн мэтэ байдагбди. Бүри үнгэрөө һаа, заримдаа Балжан-Гарма бэшэ, харин бинь дүү хүн болошохоо һанадагби. Юундэ тиигшэб: али зун бүхэндэ шахуу ходо сугтаа үбһэндэ ябажа дадашоо зон гүбди, али бинь тиимэл һаа тулюур туйган байгаа хүн гүб – мэдэнэгүйб. Нээрээһээшье, нюургүй байжа болоо ёһотойб. Эжымнишье хаа- яа сухалдахадаа: “Һула, саанаһаал һаа, тунгаасагүй”, — гэжэ байгаад хараадаг юм. Харин Балжан-Гарма нюурамгай, ямаршье юумэнһээ гайхажа, тунхарижа байхагүй, шуран һүбэлгэн, эрмэлзэһэн, ялалзаһан түхэреэн хара нюдэтэй басаган юм.
Балжан-Гарматай сугтаа хүдэлхэ ехэ дурамни хүрэдэг. Һургуулиһаа тараһанһаа хойшо, илангаяа үбһэнэй эхилхын тээ урдуур, бригадануудые эмхидхэлгэн болоно гэлсэхэдэ, Балжан-Гарма али бригадада орогшо ааб гэжэ тэсэжэ ядан, һэмээхэн шагнаархадагби. Зүгөөр ямар талааниинь боложо, зун бүхэндэ нэгэ бригадада тудалдадаг зон һэнбибди, баһал мэдэнэгүйб. Харин энэ зун мииншье ганса Дамба-Дугарай бригадада тудаа бэшэ, үнгэрхэдөө бүри хоюулан тармууршан болошоһон байбабди. Минии ямараар баярлаһамни мэдээжэ ааб даа.
— Һы – лоо! – гэжэ шадалаараал боложо ябаһан морёо ябад гээд лэ шабхаданаб. – Һэшэ!
Мориноймни хоёр сами хүлһэнһөө хаб хара болошонхой. Энэ доболиг хуурай газарта тармажа ханашагүй. Хоёр гонзогор баал улам бүри ута болоно. Тиигэхэ бүринь бидэ моридоо шамдуулан ябанабди.
— Балжан-Гарма, — гэжэ би баяртайгаар ооглобоб, — харыш, тэрэ бухалшаднай гээгдэшоол.
— Гээгдэг лэ саашаа.
— Балжан-Гарма, бүри шамдуун тармахамнай гү?!
Үсэгэлдэр, Түглын арада, тэрэ яндан хүбхэнтэй, шиигтэй газарта тармахадамнай, Ошор-Доржын эжы Дармын абгай хоёр дан лэ һаа: “ Үбһөө гээнэт, хогоо тарманагүйт, абаахайн шүлһэ татуулнат, урагшаа ябанагүйт”, — гэлдэжэ байжа хүхилдөө һэн. Яба мүнөө дайралдаг, яба иигээд, “хогоо тарманагүйт, урагшаа ябанагүйт” гэлдэг.
Хоёр гонзогор баал улам улам ута боложо һунана. Тэрэ хоёрой үзүүртэ бухалшаднай һахы һалаг болошотороо хүдэлбэшье, манһаа улам гээгдэн холодоно.
Наранай тээ һайсахан тонгод гэһэн хойно эндэхи үбһэеэ дууһажа, тармуурнуудайнгаа шүдэнүүдые шуугаад, бидэ саашаа, ондоо даланда, ойн соорхой уруу ошобобди. Бухалшаднай тугаархи газартаа үлэнхэй. Бидэ мүнөө хоюуламди.
Тойроод гансал шэмээгүй ой. Аяар тэрэ холын сэнхир уняарта хаданууд халашаһан агаарта үлгыдүүлэн миралзана.
— Сэрэн-Доржо аа, — гэбэ Балжан-Гарма. — Бухалшаднай манаа хүсэхэ үды ха юм, нэгэ зааха моридойнгоо амиие даруулхамнай бэшэ гү?
— Тиигэе, — гэжэ бинь тармуур дээрэһээ һүрэжэ буубаб.
Моридоо зэргэлүүлжэ орхижорхёод, сабшаһан газарай захада байһан бургааһанай һүүдэртэ ошожо һуубабди. Бургааһан доро һэрюухэн, аятай.
— Уһа уудаг һаа, умданаймни хүрэхэ гээшэнь, — гэжэ Балжан-Гарма уралаа дэбтээн долёоно.
— Юун эндэш дүтэ уһан байхань һэм даа, умданайнгаа хүрөө һаа, тамхи татыш, гансата болихол.
Би хармаанайнгаа оёорһоо хилээмэнэй бутархайнуудтай холисолдошоһон махоркоёо гаргабаб. Тиигээд малгай сооһоо эбхэжэ хэжэрхиһэн газетын саарһа гаргажа, бүдүүн гэгшээр тамхи орёобоб.
— Үү, — гэжэ Балжан-Гарма гайхаба. – Ши яагаа бүдүүнээр орёодог хүмши? Бүдүүн хүн шэнги.
Минии баабаймни эгээл иимээр орёогшо, би нарииханаар орёогшолби.
Бүдүүн хүндэл гүүлэхэдээ зосоомни бардам мэдэрэл түрэжэ, гашуун хүхэ утаа дан ехээр һорожорхёод, хахашабаб.
— Ханяадан хүрэхөө һанаа гээшэ гү даа, — гэжэ эшэһэндээ бэеэ тойруулбаб.
Зүгөөр Балжан-Гармамни нарииханаар орёожо яда ядаһаар байтараа, тэрэнээ миниихиһээшье бүдүүн болгожорхибо.
— Асал даа, би орёогоод үгэһүүб.
— Үгы дөө, хамаагүй. Бүдүүншни бүри дээрэ.
Тамхи татахынгаа забһарта аажамаар, томоотойгоор, ёһотойл бүдүүн зон хэбэртэйгээр, нэгэн хоёр үгэ хоорондоо хаялсанабди.
— Энэ даламнай горитойхон байна, үдэшэ болотор дууһадаг һаамнай һайн һэн.
— Дууһана аабзабди даа, — гэжэ хоёр зурагар утаа хамараараа гаргажа, Балжан-Гарма уруугаа хилам гэбэб. Теэд Балжан-Гарма хамараараа утаашье гаргаһыемни хараагүй, задаршаһан тамхяа дахин орёохо һанаатай, ухарилдан һууба.
— Сэрэн-Доржо, ши харада даруулжа үзөө һэн гүш?
— Үгы. Ши үзөө һэн гүш?
— Үзөө. Хонёо адуулжа ябахадаа, хээрэ унташахадаш, ходо дарадаг юм.
— Би даруулжа үзөөгүйлби, — гэжэ мүнөө болотор харада даруулжа үзөөгүй ябаһанаа шаналан, һанаа алдабаб.
— Аймшагтай гү?
— Бэшэ ааб даа, — гэжэ бүхы наһаараа харада даруула даруулһаар хашаржа, тоохоёошье
болишоһон хүнэй маягтайгаар Балжан-Гарма тархяа һэжэрбэ. – Гансал хайшааб даа, һөөл муу байдаг. Нэгэ хара юумэн хүлһөөш эхилээд дараһаар дараад, амииеш хаахаа һанаха. Хүдэлхэ гэхэдээ, хүдэлжэшье шадахагүйш. Аягүй.
Нэгэ хэды абяагүйнүүд һуубабди.
— Балжан-Гарма, ши шүдхэр хаража үзөө һэн гүш?
— Үгы ааб даа. Аймшагтайл ёһотой даа одоол! Бр-р! – гэжэ Балжан-Гарма нюдоо аниба.
— Тиимэшье аймшагтай бэшэл даа, балай.
— Ши хаража үзөө һэн гүш?
Би шүдхэршье хаража үзөөгүй һаабзаб, зүгөөр юундэшьеб Балжан-Гармые гайхуулха дурамни хүрэбэ.
— А-Һаа, — гэжэ би ямар нэгэн тон юрын юумэ хэлэһэн маягтайгаар тархяараа дохибоб.
— Хаана, хэзээ?
Нёдондо үбэл Митабай ахайн шүдхэр хараһанаа хөөрэһэниинь гэнтэ һанаандам орошобо.
— Нёдондо, — гэбэб. – Тосхоноймнай зүүн тээ хуушан бани бии агша гүбэ? Тэндэ.
— Ямар бэ аа, Сэрэн-Доржо, аймшагтай гү?
— Бэшэл дөө, нэгэ ута сагаан хубсаһатай һамган лэ даа. Үһэниинь гэхэдэ, хуу задаржа
арбайшанхай.., улаан нюдэтэй…
Саашань үшөө элдэбээр хөөрэхэ гэһэн аад, мүртэй юумэ һанажа шадабагүйб.
— Балайш аймшагтай бэшэл даа, — гэжэ нэмэбэб.
Тамхяа татажа дууһаад, хоюулан хэбтэшэбэбди.
Бүхэли үдэр халуун наран доро морин тармуурай тэрэ орхогор һандайда һэжэрүүлжэ ябаһанаа, һэрюухэн һүүдэртэ, хангал охито, зөөлэхэн, шэнэ сабшаһан үбһэн дээрээ өөдөө харан алдалхада, гансата үргэһэн хүрэжэ, нюдэм анилдаба. Зүгөөр гэнтэ хэбтэжэ байтараа тугаар Балжан-Гармын хөөрэһэн “хара” һанаандам орожо, һэмээхэн зосоогоо жэхыгээдхибэб. Хэршье үргэһэнэйнгөө хүрөө һаа, унтахагүй гэжэ шэбшэнэб. Иишэ тиишээ эрьелдэн, ехэл анхаралтайгаар юумэ ажаглаха гэжэ оролдоноб.
Гэнтэ минии бодигоосогүй болоод хэбтэхэдэ, бөөһэтэшэһэн нюдэндэм аймшагтай түргөөр газар эрьелдэжэ байһан шэнгеэр харагдаба. Би һуга харайжа бодошобоб. Теэд обёоржо харахадам, газар эрьелдээ бэшэ, харин урда хярын оройгоор үүлэн зөөжэ байба. Би эндүүрһэнээ ойлгобоб. Үүлэн нэгэ газартаа байна гэжэ һанахадам, газар эрьелдэһэн мэтэ һанагдаа хаш. Тэргэ дээрэ ябахада газар баһал иигэжэ тойрожо, эрьелдэжэ байһан шэнгеэр һанагдагша. Урмаа хухаржа, дахин хэбтэбэб.
— Яагаабши? – гэжэ үргэһэн соогоо Балжан-Гарма асууба.
— Яагаашьегүйб.
Балжан-Гарма амтатайханаар унтана. Би үшөө нилээн үни тэрэнэй нариихан, үзүүртээ шантагархан хамарынь, сагаахан үндэр духынь, пүлсэгэр дүүрэн, ягаахан уралнуудынь шэртэн хэбтэбэб. Нюуртань аляаһа батаганаанай һуухаа һанахада, үргөөнэб, хүүртигээ тайлажа, һэмээхэн тархи доронь үбибэб. Тиигээд бүри һэмээхэнээр, хулгай хэжэ байһан мэтэ, халуухан, зөөлэхэн хасарынь таалаад үзэбэб. Балжан-Гарма һэрибэгүй. Би хажуудань улам дүтэлэн һагад хэбтэбэб. Теэд хэршье унтахагүй гэжэ оролдоо һаам, эсэжэ һуларшаһан бэем зөөлэн бүхэдэ булигдажа, һүүлэй һүүлдэ би өөрөөшье мэдээгүйдөө унташаһан байбаб.
Хэбэрынь ехэшье үни унтаагүй хабди даа. Гэнтэ юундэшьеб залд гэжэ һэришэхэдэм, хажуудамнай Дамба-Дугар бригадир ерэшэнхэй, абяагүйгөөр маниие шэртэжэ байба. Бодоһоноошье мэдэнгүй хүл дээрээ байбаб. Балжан-Гармые тэбэреэд унтажа хэбтэһэндээ би ехэ эшэжэ, уруугаа харан, самсынгаа хамсы шэмхэлбэб. Тиигээдшье энэ наран соо үбһэеэ тармаагүй, унтажа хэбтэһэндэмнай хараахань гэжэ айдаһам хүрэнэ.
— Зай, залуу зон, амаржа байна гүбди? – гэжэ Дамба-Дугар нам уруу хаража мэхэтэйгээр
энеэбхилбэ.
— Бухалшадайнгаа гээгдэшэхэдэнь, моридойнгоо ами даруулаабди, — гэжэ уруугаа хараһан
зандаа үг-маг гэбэб. Һэмээхэн хулгай нюдөөрөө Балжан-Гарма уруугаа харахадам хашалгүй унтажал хэбтэнэ.
— Тармаха үбһэн үшөө ехэ бии гү? – гэжэ энеэбхилхээ болижо, Дамба-Дугар асууба.
Ондоо юумэн һураһандань баярлан:
— Бэшэл даа, энээхэн лэ үлөө, — гэжэ дард гэбэб.
— Болоо, болоо. Моридтнай амяа дараа гээбы даа, иигээд тармагты даа. Мүнөө һүниндөө
баһал бороолхохоо һанаа ха. Бухалшадайнгаа гээгдээ һаань, хамһалсаарайгты. Би энээ руу юрэл сабшалан үзэжэ ябаһан хүм, — гээд, саашаа ябаха дээрээ, — энэ моридоо энээнһээ хойшо иигэжэ һула бү орхигты, — гэбэ.
Дамба-Дугарай ябамсаарнь, би Балжан-Гармаяа һэрюулбэб.
— Бодо,бодо, тармая.
Тэрэм дурата дурагүй үндыжэ, үшөө үргэһэтэй нюдэеэ нюхаба.
— Ши унтаагүй аалши?
— Унтаа. Мүнөө һая бригадир ерэжэ һэрюулээд ошобо ха юм.
— Алим? – гэжэ Балжан-Гарма гансата һэр мэр гэшэбэ.
— Ябаа. Сабшалан үзэжэ ябана.
— Хараагаагүй гү?
— Үгы.
Эшэһэн, айдаһанайнгаа хүрэһэн тухай шиидшье гэбэгүйб. Моридоо барижа, дахин тармабабди.
— Һы-лоо! Һэшэ гэнэб!
Тэнгэридэ улам олоороо үүлэд бөөгнэржэ, хойшоо зөөнэ. Нээрээһээ, бороо орохоо һанаа ха: үүлэнэй хойшоо зөөхэдэ, заатагүй бороо ородог гэлсэгшэ. Энэ газараа дууһадаг һаа, ёһоор һэн. Үдэшэ отогтоо ошоходомнай, бригадир гэмэрхэ, харааха хал даа. Теэд хараахыньшье хайшан гэхэб, харааг лэ даа. Гансал тэрэ бултанай урда бү гасаалһай даа. Энээнһээ урда: “ Хэзээ Балжан-Гармые һамга абахашниб?” – гэжэ ябуулдаггүй хүн бүри мүнөө яахань гээшэб гэжэ һанахадаа, зосоом тэсэшэгүй болоно.
— Һы – лоо! – гэжэ мориёо шадал соогоо ташуурданаб.
Тээ харанхы болохоһоо абан тармалгаа дууһаад, бухалшадаараа хамһажа, тармааша үбһэеэ бухаллаад, отогтоо ерэхэдэмнай, бэшэмнай булта оронхой, галаа тойроод сайлажа байбад. Түргэхэн мориёо мулталжа табижархёод, Дамба-Дугарай нюдэндэ дайралдахагүй һанаатай отог уруугаа гүйтэрни, тэрэ, намайе угтажа байһан мэтэ, тодожо абаад, түүдэгэй хажууһаа ооглобо:
— Сэрэн-Доржо!
“Һалааб даа сохом!” – гэжэ досоом ороно. Дурата дурагүй хажуудань ошожо, урдаһаань харахаяа зүрхэлэнгүй, наһаараа хараагүй юумэеэ хаража һонирхоһон мэтэ, гал уруу гэтэшэбэб.
— Яагаа, Сэрэн-Доржо, хүхюугүйбибди иихэдээ? Дууһаагүй гүт? – гэжэ асууба.
— Дууһаа, — гэжэ гүбэд гэбэб.
Дамба-Дугар гансата хүхюун боложо:
— Һэ, хүйхэр! – гэжэ мүрыем хордошоторнь альгадаба. – Зай, юумээ асаржа сайлагты даа,
үлдөө ёһотойт.
Харин хайшан гэжэ минии Балжан-Гармые тэбэреэд, бургааһанай һүүдэртэ унтажа хэбтэһэн тухайм шиидшье гээгүй һэн…
… Тэрээнһээ хойшо арбан жэл үнгэрөө. Мүнөө Балжан-Гарма нютагтаа багшалдаг. Анхандаа сугтаа һурадаг хүбүүндэмни хадамда гаранхай. Нёдондо басагатай болоо гэжэ дуулаа һэм.
Дамба-Дугар бадагантаһан аад, гурбан жэл болоо гээшэ гү даа, наһа бараа гэлсэдэг.
Харин би нютагһаа гараһаар наймадахи жэлээ боложо ябанаб.
Хаа яа һүниндөө, унтажа ядаад хэбтэхэдэм, бэшэ олон энэ наһанайм үдэрнүүдэй дундаһаа энэшье үдэр һанагдадаг. Тиихэдэнь: “Яагаашье үбэштэй ябаабиб даа”, — гэжэ бага наһаяа наада барин энеэдэггүйб. Юундэшьеб зосоомни гэнтэ гунигтай, уйтай шэнги болодог.
Ким Цыденов.Һарата һүнинүүд.Улаан-Үдэ, 1961.
Ким Цыденов.Һарата һүни.Улаан-Удэ, 1976.
_________________________________________________________________________
Один день или такое далекое детство…
Время давно перевалило за полдень. Бездонное синее небо без облачка. Словно раскалённый в горне шар, жжёт землю горячими лучами солнце. В неподвижном воздухе степи застыл пряный запах свежего сена. Во рту сохнет, мучит жажда, хоть бы ветерок подул, немного освежил вспотевшее тело.
Тишина. Лишь назойливый гул слепней да едва уловимый треск граблей и пофыркивание лошадей нарушают эту знойную тишину.
Мы сгребаем сено на правом берегу реки Бутуй. Нас четверо: Балжан-Гарма и я — на граблях, мать Ошор-Доржи и Дармын-абгай за нами копнят.
Балжан-Гарма на год моложе меня. Она перешла в шестой класс, а я уже в седьмом. И, конечно, я всегда про себя думаю, что знаю, понимаю больше неё: ведь я старше на целый год. Иной раз даже стараюсь это показать, пусть все знают, что я умнее и больше неё понимаю. Но почему-то так всегда получается, что нас считают ровесниками. А иногда даже её за старшую принимают, не меня, а её. Почему так, и сам не пойму. То ли от того, что мы каждое лето вместе работаем, то ли потому, что слабый я, а она крупнее. Или, может, я просто слишком робкий и застенчивый, не то, что Балжан-Гарма – бойкая, смекалистая, за словом в карман не полезет, что задумала, от того не отступит. Ведь даже моя мать, сердясь, кричит частенько:
— Слабак ты, не парень, а девка…
Я люблю работать вместе с Балжан-Гармой. Как только кончаются занятия в школе, я узнаю, в какую бригаду направили её и тоже стараюсь попасть именно в эту. И мне удаётся. То ли случайно, то ли уж знают, что я люблю вместе с ней работать, но и меня всегда в ту же бригаду берут.
А в это лето мы с Балжан-Гармой не только попали в одну бригаду Дамба-Дугара, но нас вместе посадили на конные грабли. Уж как я рад этому был!
И вот мы работаем вместе. Бока моей лошади почернели от пота. Но я всё подгоняю её:
— Н-но! Пошёл живее! Н-но!
Я подгоняю коня, чтобы не отстать от Балжан-Гармы. Наши грабли идут почти рядом, и позади остаются два длинных вала. Копнильщики не успевают за нами, и мне от этого становится очень радостно.
— Балжан-Гарма! – кричу я ей. – Смотри, как отстали копнильщики.
— Ну и пусть отстают.
— Балжан-Гарма! Давай ещё быстрее.
— Давай! – соглашается она, и мы подгоняем лошадей.
Вчера, когда мы сгребали сено в сыром, илистом месте, мать Ошор-Доржи и Дармын-абгай то и дело набрасывались на нас:
— Почему плохо сгребаете сено… Посмотрите, валы какие маленькие у вас… Почему медленно двигаетесь?
Пусть теперь попотеют. Нелегко им на этом сухом месте за нами угнаться. Сегодня, небось, не скажут они, что медленно движемся.
Два прямых вала свежего сена становятся всё длиннее и длиннее. И как ни стараются копнильщики, они намного отстали от нас.
Мы вскоре закончили сгребать сено в этом месте и, подняв зубья граблей, поехали на другой луг, оставив копнильщиков, которым хватит здесь копнить до самого вечера.
Теперь мы одни на широкой лесной поляне. Нас окружают высокие деревья, словно млеющие под зноем жаркого дня.
— Сэрэн-Доржо — говорит мне Балжан-Гарма. – Копнильщики придут сюда не скоро, дай бог, чтобы к вечеру управились они там. Может, дадим передохнуть лошадям?
— Что ж, я не против — соглашаюсь и соскакиваю с граблей на землю.
Коней ставим рядом, а сами идём к краю скошенного луга и садимся в тени кустарника. Здесь прохладно, горячие лучи солнца сюда почти не проникают, и только жажда сильно мучит.
— Попить бы водички, — облизывая пересохшие губы, говорит Балжан-Гарма.
— Откуда здесь воде быть, — пожимаю я плечами. – Может, лучше закурить? – И со дна карманов я достаю махорочную труху, смешанную с засохшими хлебными крошками. Затем из кепки вынимаю сложенную полоской газету и свёртываю толстую цыгарку.
— Здорово, — удивилась Балжан-Гарма. – Как ты ловко сворачиваешь их. Совсем как взрослый. Мой отец так же сворачивает. А я не умею. У меня они какие-то тоненькие получаются и неуклюжие.
От этой похвалы я так возгордился, что, видимо, слишком сильно затянулся и поперхнулся от кашля. Но Балжан-Гарма не замечает этого. Она пытается скрутить папироску, но у неё ничего не получается.
— Дай, я тебе сверну.
— Нет, лучше я сама. Однако, лучше толстую, а то тонкая что-то у меня не выходит. – И она кое-как сворачивает цыгарку.
Теперь мы курим оба. Между затяжками степенно, будто взрослые, обмениваемся двумя-тремя словами.
— Этот участок не так уж мал, его бы хоть сегодня закончить, — медленно говорит Балжан-Гарма.
— Закончим к вечеру, — так же медленно отвечаю я, стараясь пустить дым через нос. Я смотрю на Балжан-Гарму — видит ли она, как искусно я это делаю. Но ей некогда смотреть на моё искусство, она всё подклеивает и сжимает пальцами расклеившуюся цыгарку.
— Сэрэн-Доржо, а тебя когда-нибудь мучили кошмары?
Какие ещё там кошмары, и почему они должны мучить меня? Я непонимающим взглядом смотрю на Балжан-Гарму и отрицательно качаю головой.
— Нет, не мучили.
— А меня мучили. Знаешь, когда пасёшь овец и уснёшь в степи, тогда такие кошмары снятся…
— Нет, со мной такого не бывало, — говорю я и качаю головой, как мне кажется, совсем по-взрослому. – А страшно это, когда кошмары снятся?
— Нет, совсем не страшно, — отвечает Балжан-Гарма. – Только немного неприятно. Что-то чёрное начинает давить, будто старается задушить. Хочешь пошевельнуться и не можешь. Очень неприятно.
Она умолкает и мы некоторое время сидим молча.
— Балжан-Гарма, а ты видела когда-нибудь чёрта? – прерываю молчание я.
— Нет, конечно, не видела. Это, должно быть, очень страшно, — Балжан-Гарма закрывает глаза.
— И совсем не так уж страшно.
— А ты видел?
Я, конечно, не видел. Будто я не знаю, что никаких чертей нет. Но сейчас мне хочется удивить её, и я говорю:
— Ага.
— Где, когда?
Что ответить ей? Я уж было пожалел, что выдумал такое, но тут вспомнил, как в прошлом году Мэтэбэй-ахай уверял меня, будто он видел чёрта.
— В прошлом году это было, — начал я медленно, чтобы мои слова показались Балжан-Гарме весомее. – На окраине села стояла старая баня. Помнишь? Так вот там, как-то ночью. Иду, а чёрт из окна выглядывает.
— А страшно было, наверное, очень страшно, Сэрэн-Доржо?
— Нет, совсем не страшно. Стоит в окне женщина в длинной белой одежде, а волосы распущены и глаза такие, знаешь, красные, красные…
Я хотел ещё что-то прибавить к этому, но ничего подходящего не придумал. И потому снова повторил:
— Не так уж страшно.
Мы докурили папиросы и растянулись на свежескошенном сене. Как приятно было лежать на прохладной земле после целого дня езды на высоком сидении конных граблей. Потянуло на сон. Но, вспомнив рассказ Балжан-Гармы о кошмарах, я стал решительно сопротивляться сну. Поворачивался с боку на бок, старался думать о чём-то. Но сон всё-таки одолел меня, я начал засыпать и тут почувствовал, будто земля подо мной проваливается. Едва не вскрикнув, я вскочил. Что это было? Или, может, я увидел, как земля вращается? Нет, это, наверное, был тот самый кошмар, о котором говорила Балжан-Гарма. А, может, всё-таки я заметил вращение земли. Ведь бывает так, когда едешь на телеге, смотришь на землю и видишь, что телега стоит, а земля под ней движется. Так и сейчас было, наверное.
Я снова лёг, но теперь твёрдо решил даже глаз не смыкать.
— Ты чего? – спросонья спрашивает Балжан-Гарма. И я не знаю, ко мне ли этот вопрос относится, или ей что-то снится. Но всё-таки отвечаю:
— Ничего.
Балжан-Гарма сладко спит. А я лежу и смотрю на её тонкий, чуть вздёрнутый острый нос, высокий лоб, пухлые губы. Рукой отгоняю мух, чтобы не садились на её лицо, осторожно, чтобы не разбудить её, подкладываю ей под голову свой пиджак, потом ещё осторожнее наклоняюсь над её лицом и прикасаюсь губами к её нежной щеке. Но девушка так крепко спит, что всё это для неё остаётся незамеченным.
Я снова ложусь на спину, начинаю думать, и тут мысли мои вдруг обрываются.
…Сколько мы спали, не знаю. Но так же неожиданно, как уснул, я проснулся. Возле нас стоял бригадир Дамба-Дугар. Он ни слова не говорил и лишь молча глядел на нас. Я вскочил, не зная куда деваться от стыда, что спал рядом с девушкой. Да ещё в такое время, когда все работают. А Дамба-Дугар смотрит на меня и хитро улыбается.
— Что, молодые люди, отдыхаем? – спрашивает он.
— Мы просто хотели дать отдохнуть лошадям, пока копнильщики догонят нас, — всё ещё не сумев подавить смущение, пробормотал я себе под нос и краешком глаза посмотрел на продолжавшую спать Балжан-Гарму.
— А много ещё грести осталось? – спрашивает Дамба-Дугар.
— Да нет, только то, что здесь, — уже увереннее отвечаю я.
— Ну ладно, ладно. Кони, наверное, уже передохнули, начинайте грести. К вечеру, может, опять дождь пойдёт. Если копнильщики отстанут, вы им помогите. – И словно оправдываясь, что застал нас спящими, добавляет: — Это я просто покосы ходил смотреть. А коней так свободно больше не бросайте.
Только Дамба-Дугар отошёл, я разбудил Балжан-Гарму.
— Вставай, надо грести.
Она нехотя поднимается, трёт заспанные глаза.
— А ты разве не спал? – спрашивает девушка.
— Спал. Сейчас только бригадир приходил. Он разбудил меня.
— Сюда приходил? – настораживается она. – Где он?
— Ушёл. Покосы осматривает.
— А не ругался?
— Нет.
Я, конечно, не сказал, как стыдно мне было от того, что рядом с ней спал. Садимся снова на грабли и начинаем грести.
— Н-но! Пошёл! Пошёл, говорю!
На небе всё больше кустятся облака, они медленно плывут на север. Наверное, будет дождь. Ведь не даром говорят: туча на север – к дождю. Надо до вечера кончить копнить этот луг, иначе достанется нам от бригадира. А то ещё, чего доброго, при всех расскажет, как застал нас вместе спящими. Вот уж потешатся тогда над нами, хоть из улуса убегай. А он может, он такой пересмешник, что может так поступить. Сколько раз спрашивал меня: « Ну, когда твоя свадьба? Когда женишься на Балжан-Гарме?» Теперь же у него есть козырь.
Всё больше подгоняю коня: — Пошёл, чёрт! Пошёл, говорю!
Закончив грести, мы помогли копнильщикам, и к вечеру, убрав луг, приехали на стан. Все уже были на месте и, расположившись вокруг костра, пили горячий чай. Я быстро распряг коня и хотел незаметно юркнуть в шалаш, чтобы не попадаться бригадиру на глаза. Но он словно следил за мной.
— Сэрэн-Доржо! – услышал я его голос.
Пришлось подойти: а как же, ведь старший зовёт, да ещё бригадир. Подошёл я к нему, остановился, а сам на него не гляжу.
— Что же это ты, Сэрэн-Доржо, сегодня такой невесёлый, а? Или, может, грести не кончили? – спрашивает он.
— Кончили, всё кончили: и грести, и копнить, — бурчу в ответ.
Дамба-Дугар сразу становится веселее, он больно хлопает меня по плечу.
— Ну, атаман, небось проголодались? Несите пожитки свои и давайте кушать!
И ни слова о том, что застал он нас с Балжан-Гармой спящими.
… С тех пор прошло десять лет. Десять долгих лет. Балжан-Гарма теперь учительствует у себя в улусе. Вышла замуж за бывшего моего однокашника. Слышал, в прошлом году у них родилась дочка.
Дамба-Дугар три года назад умер, говорят, желудок больной у него был.
А я уже восемь лет, как покинул родной улус.
Иногда ночами, когда не спится, вспоминаю я этот день. И мне от этих воспоминаний становится почему-то очень тоскливо и грустно. Может быть, это грусть о давно ушедшем детстве.
Байкал № 4-1966,
Цыденов К.Ш. Весна возвратится. Рассказы. Перевод Вен.Штеренберга, Улан-Удэ,1967.